| О долина летом, где я и мой Джон
|
| Рядом с глубокой рекой будет идти дальше и дальше
|
| Пока цветы у наших ног и птицы наверху
|
| Так сладко рассуждал о взаимной любви
|
| И я опирался на его плечо; |
| «О, Джонни, давай поиграем»:
|
| Но он нахмурился, как гром, и ушел
|
| О, в ту пятницу под Рождество, как я хорошо помню
|
| Когда мы пошли на благотворительный бал-утренник
|
| Пол был таким гладким, а группа была такой громкой
|
| И Джонни такой красивый, что я так гордился;
|
| «Сожми меня крепче, дорогой Джонни, давай танцевать до утра»:
|
| Но он нахмурился, как гром, и ушел
|
| Смогу ли я когда-нибудь забыть в Гранд Опера
|
| Когда из каждой чудесной звезды лилась музыка?
|
| Бриллианты и жемчуг ослепительно висели
|
| Над каждым серебряным и золотым шелковым платьем;
|
| «О Джон, я на небесах», — прошептал я, чтобы сказать:
|
| Но он нахмурился, как гром, и ушел
|
| О, но он был прекрасен, как сад в цвету
|
| Такая же стройная и высокая, как великая Эйфелева башня
|
| Когда вальс зазвучал на длинной прогулке
|
| О его глаза и его улыбка, они проникли прямо в мое сердце;
|
| «О, женись на мне, Джонни, я буду любить и слушаться»:
|
| Но он нахмурился, как гром, и ушел
|
| О, прошлой ночью я мечтал о тебе, Джонни, мой любовник
|
| У тебя было солнце на одной руке и луна на другой
|
| Море было голубым, а трава зеленой
|
| Каждая звезда звенела круглым бубном;
|
| Десять тысяч миль глубоко в яме я лежал:
|
| Но ты нахмурился, как гром, и ушел |