| Отозвали шпионов, собкоров, детей, послов; |
| только террористы и пастухи.
|
| В этот город больше не возят слов, мы беспомощны и тихи — собираем крошки
|
| из-под столов на проклятия и стихи.
|
| Те, кто раньше нас вроде как стерёг — производят стрельбу и ложь;
|
| лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом сплошь. |
| Выменяй ружье на
|
| пару своих серёг и сиди говори «ну что ж»; |
| смерть — неверная баба:
|
| прогнал и проклял, страдать обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.
|
| Лето в оккупации — жарит так, что исходишь на соль и жир. |
| Я последний козырь
|
| для контратак, зазевавшийся пассажир — чемодан поставлю в углу, и враг
|
| вывернется мякотью, как инжир; |
| слов не возят, а я на ветер их, как табак,
|
| я главарь молодых транжир.
|
| Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать и мычать.
|
| В сто полос без текста клеймит властей наша доблестная печать. |
| В наших житиях,
|
| исполненных поздних вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой
|
| помечать — мол, «совсем не могли молчать».
|
| Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем — «как дела», «не грусти»,
|
| «люблю»; |
| мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю. |
| Я взяла бы «к
|
| черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».
|
| Бросили один на один с войной, наказали быть начеку. |
| Теперь все,
|
| что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку.
|
| И не знаешь, к кому тащиться такой смурной — к психотерапевту или гробовщику.
|
| Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных жажд. |
| Ниспошли нам,
|
| пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш насущный даждь. |
| Я служу здесь осени
|
| двадцать две, я стараюсь глядеть добрей. |
| Если хочешь пыточных в голове —
|
| Не в моей. |