| В брюхе дугласа ночью скитался меж туч
|
| И на звезды глядел,
|
| И в кармане моем заблудившийся ключ
|
| Все звенел не у дел,
|
| И по сетке скакал надо мной виноград,
|
| Акробат от тоски;
|
| Был далек от меня мой родной Ленинград,
|
| И все ближе — пески.
|
| Бессеребряной сталью мерцало крыло,
|
| Приближаясь к луне,
|
| И чучмека в папахе рвало, и текло
|
| Это под ноги мне.
|
| Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи:
|
| Над одною шестой
|
| В небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
|
| Двухголовый святой.
|
| Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
|
| От распластанных дней,
|
| Из квартир, где я умер и где я воскрес
|
| Из чужих простыней;
|
| От сжимавших рассудок махровым венцом
|
| Откровений, от рук,
|
| Припадал я к которым и выпал лицом
|
| Из которых на юг.
|
| Cчастье этой земли, что взаправду кругла,
|
| Что зрачок не берет
|
| Из угла, куда загнан, свободы угла,
|
| Но и наоборот;
|
| Что в кошачьем мешке у пространства хитро
|
| Прогрызаешь дыру,
|
| Чтобы слез европейских сушить серебро
|
| На азийском ветру.
|
| Что на свете — верней, на огромной вельми,
|
| На одной из шести —
|
| Что мне делать еще, как не хлопать дверьми
|
| Да ключами трясти!
|
| Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
|
| Круглый мир на двоих,
|
| Променять всю безрадостность дней и ночей
|
| На безадресность их.
|
| Дуй же в камни мои не за совесть и страх,
|
| Но за совесть и стыд.
|
| Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
|
| Или бог пощадит —
|
| Все едино, как сбившийся в строчку петит
|
| Смертной памяти для:
|
| Мегалополис туч гражданина ль почтит,
|
| Отщепенца ль — Земля.
|
| Hо, услышишь, когда не найдешь меня ты Днем при свете огня,
|
| Как в Быково на старте грохочут винты:
|
| Это — помнят меня
|
| Зеркала всех радаров, прожекторов, лик
|
| Мой хранящих внутри;
|
| И внехрамовый хор — из динамика крик
|
| Грянет медью: смотри!
|
| Tам летит человек! |
| Hе грусти! |
| Улыбнись!
|
| Oн таращится вниз
|
| И сжимает в руке виноградную кисть,
|
| Словно бог Дионис. |