| Я вчера устроил над своей гитарой суд
|
| И приговорил ее к расстрелу.
|
| Изменила голосу,
|
| Подрубила она сук,
|
| На котором столько лет сидела.
|
| А я глоткою выделывал такие кренделя,
|
| Что стены глохли и собаки выли.
|
| А она шептала, тля,
|
| Тихо, нежно, смеха для
|
| Тренькала мотивы зоревые.
|
| Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы
|
| И не видать огней за белой пеленой.
|
| Канавы залиты водой,
|
| И подорожники уже не лечат раны.
|
| Какая ж тут заря!
|
| Зачем шутила ты, гитара, надо мной?
|
| Я был и защитник, и судья, и прокурор.
|
| Ох, она виляла и юлила.
|
| Но был коротким разговор,
|
| И на расправу был я скор.
|
| И вот ждала обманщицу могила.
|
| А песни, ею созданные, плакали: «Прости!»
|
| Мол, душу отогрей жестокосердную.
|
| И, ломая руки, мною недоношенный стих
|
| «Милосердия, — кричал, — милосердия!»
|
| Ну как же тут простить,
|
| Когда без малого лет двадцать
|
| Я поверял ей все и чуть еще,
|
| И слезы ярости со щек текли на талии трех граций…
|
| Ну как же тут простить,
|
| Когда я на полу и смерть открыла счет.
|
| Расстрелял. |
| Покойницу стаканом помянул.
|
| Как-никак, а мне была она подругой.
|
| Лег без простыни, вздохнул
|
| И, намаявшись, уснул,
|
| Но вскочил под утро от испуга.
|
| Какая ж тут заря, когда без просыпу туманы
|
| И не видать огней за белой пеленой.
|
| Канавы залиты водой,
|
| И подорожники уже не лечат раны.
|
| Какая ж тут заря!
|
| Зачем шутила ты, гитара, надо мной? |