| Понимаешь, мне трудно говорить с тобой —
|
| В целом городе у вас ни снежинки,
|
| В белых фартучках школьницы идут гурьбой,
|
| И цветы продаются на Дзержинке.
|
| Там у вас деревья в листве,
|
| А у нас за версту, наверное, слышно,
|
| Будто кожа новая поскрипывает снег,
|
| А в субботу будет кросс лыжный.
|
| Письма очень долго идут, не сердись —
|
| Почту обвинять? |
| Да не годится.
|
| Рассказали мне, жил один влюбленный
|
| Радист до войны на острове Диксон.
|
| Рассказали мне, был он не слишком смел,
|
| И любви привык сторониться.
|
| А когда пришла она — никак не умел
|
| С девушкой-радисткой объясниться.
|
| Припев:
|
| Я стоял на краю земли —
|
| Больше точно не могу лететь.
|
| И уходят наши корабли —
|
| Нам уже, наверно, не успеть
|
| Эту песню нам вдвоем допеть.
|
| Но однажды вихрь приказов и смет,
|
| График передачи ломая,
|
| Выбил он: «Целую» — и принял в ответ:
|
| «Что передаешь? |
| Не понимаю!»
|
| Предпоследним словом себя обозвав,
|
| Парень объяснения свои не бросил —
|
| Поцелуй восьмерками зашифровав,
|
| Он отстукал «88!»
|
| Разговор в дальнейшем был полон огня —
|
| «Милая, пойми человека!
|
| Восемьдесят восемь! |
| Как слышно меня?!
|
| 88! |
| Проверка!».
|
| Он выстукивал восьмерки упорно и зло,
|
| Днем и ночью, в зиму и в осень.
|
| Он выстукивал, пока в ответ не пришло:
|
| «Понимаю — 88!»
|
| Я не знаю, может все было не так,
|
| Может более обыденно, пресно,
|
| Только верю твердо, что такой жил чудак —
|
| Мне в другое верить неинтересно.
|
| Вот и я молчание не в силах терпеть
|
| И в холодную небесную просинь
|
| Сердцем выстукиваю тебе:
|
| «Милая, 88!»
|
| Слышишь, эту цифру я молнией шлю —
|
| Мчать ей через горы и реки —
|
| «88» очень люблю,
|
| «88» — навеки!
|
| Припев:
|
| Я стоял на краю земли —
|
| Больше точно не могу лететь.
|
| И уходят наши корабли —
|
| Нам уже, наверно, не успеть
|
| Эту песню нам вдвоем допеть. |